Премия Рунета-2020
Иркутск
-3°
Boom metrics

Иван Охлобыстин: Если ты делаешь кино, у тебя не может быть единственной целью зарабатывание денег

Известный актер, продюсер, режиссер в гостях у Давида Шнейдерова на Радио «Комсомольская правда» [аудио]
Иван Охлобыстин в гостях у Радио «Комсомольская правда»

Иван Охлобыстин в гостях у Радио «Комсомольская правда»

Фото: Виктор ГУСЕЙНОВ

Актер, продюсер, режиссер Иван Охлобыстин рассказал в эфире Радио «Комсомольская правда» про свой новый фильм «Птица», может ли он писать идеальные истории за деньги. будет ли участвовать в выборах, глазах многодетного отца, телесных наказаниях детей, опереточности россйиских партий и почему до сих пор не может зимой пройти мимо замерзшей дверной ручки и не лизнуть её.

Шнейдеров:

- У микрофона Анна Пешкова и Давид Шнейдеров. У нас в гостях представитель высшей лиги отечественного кинематографа… Если пользоваться современной футбольной терминологией, то мой сегодняшний гость прошел все этапы плей-офф, всех победил. Я расскажу вкратце историю нашего с ним знакомства. Мы были знакомы заочно давно. Дело в том, что я дружу с его близкими друзьями Романом Качановым и Гариком Сукачевым. И мне они наперебой рассказывали, какой замечательный парень, какой классный сценарист, замечательный актер и прекрасный человек Иван Иванович Охлобыстин. И вот наступил момент, был киноклуб, мы показывали фильм «Соловей-Разбойник». Клуб треснул от количества людей, потому что пришел Иван Иванович Охлобыстин. А дальше была картина «Иерей-Сан», я вел пресс-конференцию. Туда приехал замечательный Кэри-Хироюки Тагава, который принял православие. Иван Иванович, действительно Кэри принял православие?

Охлобыстин:

- Да. Я очень деликатно отнесся к этой новости. Потому что это очень деликатная вещь. Надо знать его историю. Он же родился на Гавайях. У него мама японка, а папа, я так понял, полуяпонец-полубелый. Потом они приехали в Калифорнию. И он такой косоглазый мальчик, над ним издевались в школе. Но ему позволяла внутри сохранять гармонию его эта японская составляющая. А тогда был период, как раз каратэ появилось, великий Чак Норрис, Брюс Ли. Он занялся каратэ, и занялся довольно серьезно. Его использовали как косоглазого мальчика, для того чтобы играть проходные роли…

Шнейдеров:

- Плохих китайских парней.

Охлобыстин:

- Да, что-то такое. Но он достиг успехов в каратэ, его включили в сборную Америки, которая ездила в Японию. Но не получилось у него возвращение домой. И тут неожиданно ему присылают серьезный сценарий. Всю жизнь его использовали чуть меньше, чем он мог, а он широкий драматический артист. И тут ему присылают сценарий, он понимает, что денег особо не заработает, потому что русские много не платят и вообще странно к этому относятся, деньги для нас не основное. Для него это родина Достоевского, и материал серьезный – все-таки священника сыграть. Он приехал, погрузился по Станиславскому, как полагается. Мы крайне деликатно с ним говорили по вопросам веры. Я однажды только с ним разговаривал. Мы с ним сидели в гостинице на веранде, и он говорит: православие, а я во всех богов верю. Я говорю: это очень клево, верить во всех богов, но мне непостижимо, честно говоря. Каждый у нас вкладывает в православие свое. И природа туда входит, и женщины, это целый пласт. Вот ты, по моему мнению, уже готовый православный. Ты такой. Ты вырос, твоя японская составляющая.

Единственный раз я с ним разговаривал. И он два года думал. За эти два года он съездил в Японию со съемочной группой, где испытал культурный шок от общения с действительно японскими православными священниками. Это же после знаменитой битвы сегунов, когда кланы княжеских домов пошли войной на молодого императора, тот купил у голландцев ружье, перестрелял всю армию сегунов. Они бы победили, если бы не ружья. Но у них это было невозможно с точки зрения чести. И они все с семьями, с остатками имущества, лишенные идеалов, ушли на север. И нарываются на прекрасного богослова, блестящего писатель, дуэлянта, священника – Николая Японского (Касаткина). И он дает им то, что у них отсутствует, наполняет их души. С тех пор они – очень крепкая церковь. У них маленькая цивилизация в Японии своя.

Шнейдеров:

- Как вы догадались, у нас в гостях автор этого замечательного сценария, прекрасный артист Иван Охлобыстин. Нам написали в WhatsApp: «Охлобыстин – лучший!»

Охлобыстин:

- Спасибо. Вы меня просто не знаете.

Шнейдеров:

- Раз мы заговорили об «Иерей-Сан» и о сценариях. У меня приятель учился в Колумбийском университете на режиссера. Первое, с чего начинается у них обучение, это обучение рассказывать истории. Как ваши истории приходят к вам?

Охлобыстин:

- Знаете, я был прилежный ученик, я чудом попал во ВГИК, я использовал на 150% все, что можно было выжать из педагогов. А там Бахмутский преподавал, Аносова, Соколов. Такие мастодонты из бриллиантовой когорты. Я усвоил от них урок, как должен строиться текст. И уже когда ко мне приходит то, что вы называете вдохновением…

Шнейдеров:

- Откуда приходят истории? У вас же не все истории основаны на реальности.

Охлобыстин:

- Вообще случайно. С «Иерей-Сан»… Стою в храме на службе, напротив епископ стоит. Я спрашиваю у стоящего рядом священника: а косоглазый откуда, из Монголии, откуда-то еще? Он говорит: нет, это японцы. Я уже лет 10 в церкви был. Я не касался никогда. Это же интересный факт, он необычный даже эстетически. У меня сразу родился сюжет. Если они имеют право канонически служить у нас, а мы у них, если знаем японский… Что было бы, если бы он попал в центр нашего хаоса? «Левиафан» со знаком плюс.

Шнейдеров:

- То есть такая случайность родила историю. Ваня, а вы можете писать истории на заказ, за деньги?

Охлобыстин:

- Да, могу. Я профессионал. Во ВГИКе я 6 лет потратил на то, чтобы приобрести… Знаете, как должен выглядеть идеальный текст? Самая простая модель. В нем должны быть представлены все чувства – тактильные, визуальные, аудиальные, обонятельные. И примерно это может быть такое: он шел, погружаясь по щиколотку в черную теплую грязь в направлении виднеющегося впереди соснового бора, в воздухе явственно пахло жженной резиной и где-то оглушительно звенел коростель. Лет 5 назад мне принесли ВГИКовские сценарии. Я почитал то, что пишут во ВГИКе, и пришел к убеждению, что их не учат сценарному мастерству. Там нет этого. Там есть хаос, там есть попытка самовыражения, там много оригинальных вещей, но это все каша. Без того, что они должны приобрести знание, сухое начальное знание, как монтировать. Общий со средним не монтируется. Монтируется общий, монтируется крупный. И потом идет, может быть, средний, через перебивочку. Какие-то простые вещи они не знали.

Шнейдеров:

- «Иван, уважаю вас как настоящего русского мужика. Побольше бы таких в Госдуме». Вы задумались о политической карьере?

Охлобыстин:

- Мне не дадут. Спасибо большое, вы также переоцениваете меня. Меня окружают гораздо более достойные дядьки.

Шнейдеров:

- У нас есть звонок.

- Добрый день. Иван Иванович, я был с вами лично знаком на премьере в Ростове фильма «Соловец-Разбойник». Я, посмотрев этот фильм впервые, понял, что у вас огромнейший творческий потенциал. Вы хотели в этом фильме выразить все-все-все. Мне интересно, когда вы снимете следующий фильм. Мое субъективное мнение, что там было как-то немножко скомкано, вы хотели в одном фильме показать все. Видно, что такой огромный творческий потенциал у вас. Когда появится следующий фильм, чтобы вы были сценаристом, режиссером и т.д.?

Охлобыстин:

- Спасибо вам, храни, Господи. Я написал для «Ленфильма» сценарий «Запах фиалки». Мне показалось, что в нашем кино очень мало таких идеологических картин на высоте, которые могли бы быть откровенно идеологичны и качественные с точки зрения художественной критики. «Запах фиалки» - это о войне в Сирии. То есть попадает молодой человек в силу определенных обстоятельств в Дамаск, и на фоне внешнего его внутреннее становление как личности.

Шнейдеров:

- Эсэмэска пришла: «Оскар» ему за то, что он есть». И телефонный звонок.

- Здравствуйте. Меня зовут Илья. Мы смотрим с дочерью «Интерны». Очень приятно. Побольше вам здоровья, всего наилучшего. Откуда у вас такие шутки – рождаются или это в сценарии написано?

Охлобыстин:

- И в сценарии, и так. Вокруг нас люди были постоянно. Это же общий процесс. Вообще нужно всегда правильно относиться к кино, к телевидению. У них есть общие принципы. И главное, понимание, что ты один там ничего не сделаешь, надо вместе – от малого до великого. А у нас очень хороший коллектив на «Интернах» был.

Пешкова:

- Иван, может ли талант киношника воплощаться вне моральных принципов? В чем ваша миссия как человека искусства?

Охлобыстин:

- Давайте отталкиваться от логических установок как базиса. Принципиально художественный продукт должен нести в себе педагогический аспект. Потому что он создается на деньги налогоплательщиков. Это по законам совести. Если ты делаешь кино, у тебя не может быть единственной целью зарабатывание денег. Ты создаешь легенду, ты создаешь новые образы, которые будут жить в головах людей, будут создаваться маленькие контр-культуры. Предположим, Гарри Поттер. При всей несерьезности, сказочности… Вот у меня взрослый сын 14 лет. Ему очень нравился в детстве Гарри Поттер, и его друзьям также нравился. У него самые светлые воспоминания остались от этого, и это видно. Когда мы что-то делаем, мы, по Антуану де Сент-Экзюпери, несем за это ответственность.

Шнейдеров:

- У нас телефонный звонок.

- Здравствуйте. Меня зовут Ирина. Иван Иванович, я вас люблю. Я прочитала в каком-то журнале, где вы пишете о вашей семье, о ваших предках. Я смотрела «Метод Фрейда», я смотрела еще один сериал, где вы расследуете убийство отца молодой девушки, «Пуля-дура». Я хочу у вас спросить, есть ли что-то подобное вашему герою – этой неповторимой харизмы, чуть-чуть цинизма, чуть-чуть наглости, в то же время благородство, ум, какая-то доблестность мужская, какое-то совершенно потрясающее умение нравиться и не переходить черту… То есть нравственность, но она подана так красиво. Как у Лермонтова, как раньше писали. Есть сейчас такие люди или это абсолютно вымышленное? Можно таких встретить сейчас или они уже абсолютно перевелись?

Охлобыстин:

- Милая Ирина, конечно, я себе льстил, когда при создании того или иного образа, вне зависимости от того, хорошо или плохо прошел проект, всегда завышаешь. Я был бы счастлив быть таким человеком, как вы рассказали. Вы знаете, в обыденной жизни меня окружает много таких людей, если не большинство. Просто часть из них не раскрыта, находится в таком закрытом виде, потенциале, раковине своей. Но в силу того, что мы живем довольно активно, много форс-мажорных ситуаций, иной раз так человек откроется, что начинаешь восхищаться. Когда я исповедовал, я всегда восхищался, как люди умеют себя терзать. Не в плане садомазохизма, а как люди умеют себя внутренне инспектировать, до какой степени у них высока объективность и безжалостность по отношению к себе. Я думал: как я могу их исповедовать, они должны меня исповедовать. Так что очень много людей. Надо достичь христианского идеала, в каждом человеке видеть Бога. И оно само по себе уладится, потому что мы притягиваем.

Пешкова:

- Для поднятия рейтинга отечественной кинопродукции российский кинематограф во многом перешел на голливудские стандарты, потеряв при этом в чем-то идею, глубинный смысл. Отражает ли, по-вашему, состояние российской киноиндустрии сейчас и состояние страны в целом?

Охлобыстин:

- Я очень рассчитываю, что со страной получше все-таки. Российская киноиндустрия подобно нынешнему футболу. Я как пастырь не могу осуждать, я могу только констатировать. Дай Бог, чтобы все шло, как идет. Не надо сетовать, надо быть за все благодарными Богу. По одной простой логике. Что на самом деле нравится русским людям, вот такое кино и будет в скором времени сниматься, потому что оно малобюджетное. Вот с машинами, предположим. «Жигули» это обалденно, это очень патриотично. Но я отец, я детей вожу. Ну, не умеем мы. Штаны не умеем шить. Почему? Потому что у нас есть национальное неприятие торгашества. В нейтральном понимании этого. Восточные люди – целая культура построена на этом. Мне в укор ставили, что я не торгуюсь. Я говорю: у нас север, у нас берешь мимо, кидаешь деньги, кричишь, не факт, что возьмешь свой размер. А у вас можно постоять, можно поговорить.

Шнейдеров:

- У нас звонок.

- Здравствуйте. Меня зовут Светлана. Я знаю, что у Ивана много детей, и они с женой тоже испытывали в жизни нужду. Я бы хотела спросить, где взять силы, для того чтобы не отчаяться, как не впасть в уныние, когда нет денег, когда дети учатся в университетах, причем на бюджете? Как не опустить руки? Где взять силы, чтобы заработать эти деньги? Папа у нас умер, я медсестра. Скажите, как быть?

Шнейдеров:

- Прочту две эсэмэски. «Иван, вас любят мои дети, дочке 7, сыну – 2. Гриша говорит: я буду, как Быков. Вы очень классный. Татьяна, Алтайский край». «Ивану Ивановичу Охлобыстину – много лет. Башкортостан».

Охлобыстин:

- Знаете, как подсказывает мне моя семейная жизнь, связанная с ответственностью за детей. Есть два варианта взглянуть на ситуацию – отрицательно и оптимистично. Мы довольно часто находились на таком нуле финансовом, но мы никогда не падали духом. Нам было полегче, у Светланы с мужем трагедия, а мы-то вдвоем, поэтому я не совсем объективно могу давать какие-то рекомендации. Я думаю, что раз оно есть, значит, оно есть. Главное, не совершать главного греха – отрицание того, что Богу возможно все. Неизвестно, что будет с вами завтра. То, что вы умеете сформулировать свою искреннюю проблему и до сих пор не отчаялись, говорит о том, что очень может быть, что за такое достоинство внутреннее Господь вас вознаградит.

Шнейдеров:

- У нас звонок.

- Здравствуйте. Меня очень сильно расстроила концовка фильма про «Соловья-Разбойника», я был в ярости. Когда вроде бы положительный насквозь персонаж сжигает 200 солдат-срочников, причем так, что сочувствуешь ему.

Охлобыстин:

- Я сознательно шел на это. Если мы приближаемся к правде, то именно по правде так и происходит. В нелепых таких ситуациях в первую очередь гибнут абсолютно незащищенные солдатики, которых гонят, как пушечное мясо. Я не хотел делать «Соловья-Разбойника» идеалом. Он не Робин Гуд, он душегуб. При всем том, что он прекрасен, обаятелен, никогда нельзя забывать, что тем людям, которые идут в разбойники по чину, последнее их место на плахе. И он должен был быть сожжен, чего бы это ни стоило. Я хотел смахнуть флер такого идеала. И для этого была эта сцена, а не потому, что я не уважаю армию. Я из армейской семьи, я и мыслю так.

Шнейдеров:

- Иван Охлобыстин времен «ДМБ» и «Даун Хауса» чем отличаются друг от друга?

Охлобыстин:

- Знаете, особо-то ничем. Вот мне полтинник будет в этом году. Я себя вспоминаю в 12 лет, мы бежим рвать бузину, чтобы ею стрелять в соседних деревенских мальчишек. У меня побольше опыта, немного разочарований, много блестящих каких-то откровений, но в сути все то же самое. Вот как я в детстве не мог пройти мимо дверной ручки зимой – обязательно лизну и вишу потом, так я и в этом возрасте, дверная ручка для меня – вечное искушение.

Шнейдеров:

- Сам фильм «Иерей-Сан», на мой взгляд, отличается несколько от ваших предыдущих работ.

Охлобыстин:

- Меня учили работать в разных жанрах. «Даун Хаус» очень отличается от «ДМБ». «ДМБ» это гротесковая комедия, а «Даун Хаус» это элемент киберпанка на фоне гротесковой комедии, не дотягивает по составляющим до фантасмагории, но это уже не является той моделью. «Дом солнца» у Гарика это романтическая легенда. Так и должно быть, насколько можно. «Праздник» - то, что у Гарика тоже, это сухое вампиловское… Ну, в ту сторону, в сторону почвенников. То есть это шукшинизм. Это фильм о последнем дне перед войной. Последний день покоя и счастья. Дальше идет «Соловей-Разбойник». Это баллада. Дальше идет «Иерей-Сан». «Иерей-Сан» это опять возвращение в сторону такой пришвиновщины. Пришвин – больше природное явление, но того периода, к передвижникам.

Пешкова:

- Иван, совсем скоро выйдет фильм «Птица» с вами в главной роли. Союз кино и рок-культуры всегда дает такой необычный результат. В картине очень много музыки, более того, несколько композиций вы даже сами исполнили. Поделитесь своими впечатлениями от работы над этим проектом.

Охлобыстин:

- Режиссером там была дочь Валерия Михайловича Приемыхова, моего доброго друга и наставника - своим присутствием, своим явлением как личность. Знаете, как отличают святых людей, особенных людей? Неважно, что ты с ними обсуждаешь, важно, что он рядом. А ты чувствуешь подсознательно, что тебе комфортно, ты хочешь быть с этим человеком. Вот Валерий Михайлович. Господь не обидел его дочь талантом, она молодец, она технологически все выдержала. Я уважаю это как профессионал.

Шнейдеров:

- Ксения Баскакова.

Охлобыстин:

- Да. Она профессионал. Она прекрасная женщина в первую очередь. Там много факторов. Мало того, что прекрасная женщина, еще и дочь такого великого человека, хороший режиссер. И коллектив она собрала под стать себе, там все горели. Я не знаю, как примет зритель, это всегда парадокс. То, чего добивалась Ксения, она добилась. Вообще эта история – рефрен к отцу, где-то на уровне психологии. Потому что это рассказ в принципе об очень талантливом, но глубоко больном и одиноком человеке и такой же одинокой, оставленной очень талантливой девочке, которые находят друг друга. Это общение отцы и дети, подростки – то, что делал раньше Валерий Михайлович Приемыхов. Но он делал на очень высоком уровне, а мы попробовали. Посмотрим, как зритель примет.

Шнейдеров:

- У нас звонок.

- Здравствуйте. Иван Иванович, у меня сначала пожелание вам. Мне очень нравится тот драйв, который у вас в глазах все время, так же как и у вашего друга Михаила Ефремова. Мне нравится ваше творчество. А как бы вы сами себя охарактеризовали?

Охлобыстин:

- Спасибо большое за вопрос, за то, что вы есть. Всегда проблемой было заполнение графы в аэропорту «род деятельности». Потому что если я писал всё, меня считали сумасшедшим. Приходилось всегда выбирать. На самом деле все комфортно как-то сосуществует. У многих людей я встречал так. Просто я на виду, поэтому у меня это видно – и сценарии писать, и там, и там. И как же это не конфликтует? Никак не конфликтует. Никак кузнечное дело не конфликтует с моей литературной деятельностью, более того, даже питает чем-то. В чем проблема? Что сейчас Первый канал к юбилею (там так принято – а вдруг подохнет, а у нас и фильм есть)… Там, слава богу, Вадим Демчог, очень хорошая творческая группа, режиссер хороший. Но они тоже столкнулись с проблемой, что в том формате обо мне, рассказать невозможно, потому что это будет брехня. Можно фильм так назвать – «Брехня». Мне кажется, что большинство сидящих здесь по тому же принципу существуют. Личная жизнь – это отдельно. Это огромная легенда, которая меня сформировала. Отношения с друзьями – то же самое. Профессиональная – то же самое.

Шнейдеров:

- Давайте продолжим про «Птицу». Раз мы заговорили о команде, которую собрала Ксения Баскакова…

Пешкова:

- На съемках картины «Птица» вы познакомились с артисткой Евдокией Малевской, финалисткой шоу «Голос. Дети». Это первая роль Дуси в кино. Как вам работалось с юной дебютанткой?

Охлобыстин:

- Я ее крестил. Она была не крещеная. Это парадокс. У них очень хорошая семья, милейшая мама, отец с глазами многодетного отца. Я всегда могу в толпе найти многодетного отца. Это всегда волчий взгляд. Они все крещеные были, а она поздний ребенок, и все руки не доходили. Это дело деликатное. Мы как-то с ней на съемках сидим, рассуждаем об этом. А рядом храм, и там выставка идет. Слово за слово, она говорит: я не крещеная. Я говорю: давай тебя покрестим. Она говорит: хочу в Троицком, где всю мою семью крестили. Договорились. Выяснилось, там почему-то нельзя, там какие-то ремонтные беды коммуникационные. Я звоню своему другу – настоятелю кафедрального собора. А там вообще не крестили до этого. Там был музей, и недавно начали отцы служить. Я звоню и говорю: «Отче Алексий, девочку надо крестить». Он говорит: «Давайте покрестим». И мы ее крестили в Исакие. Это первые крестины там за 200 лет. Она оказалась очень хорошим человеком помимо всего прочего, очень открытым. Я ему советовал: «Дуся, что бы там ни было, настаивай на том, чтобы тебе оставили детство. У тебя должна быть Барби, ты не должна думать как взрослая девочка, потому что ты пропустишь все свое детство, а это самая прекрасная пора». Она девочка умная, обещала двумя руками держаться за Барби.

Шнейдеров:

- У нас звонок.

- Здравствуйте. Кленов, Подмосковье, Пушкино. Иван, как по прошествии времени вы оцениваете свое выступление на центральном стадионе?

Охлобыстин:

- По прошествии времени я горжусь этим мероприятием. Несмотря на то, что это далось с огромным трудом, не говоря уже о финансовых затратах. Изначально было понятно, что денег это не принесет – была какая-то номинальная стоимость билетов. Я не знаю человека, который может себе позволить до такой же степени один из вариантов реализации. У меня просто получилось так, и волею судеб нам разрешили в «Лужниках» (это же режимный объект, это самый большой стадион), и по деньгам получилось. Вроде мы с Оксанкой все долги отдали. Мы особо не привередливые люди. Надо что-то сделать. Нужен был какой-то проект социальный. Все шептались об одном и том же. Я понимал, что не философ, что я не могу концепт предоставить. Тем более в России нет философов, эти функции выполняют художники. Я не социолог, чтобы предлагать какие-то строения общества идеальные. По мне, так монархия. Я излишне готичен в суждениях, хотя девушкам это нравится. Я понимал, что ни в коем случае не партия. Любая партия в России это оперетта. Мы как были монархисты, как бы мы это ни называли, все равно это одно и то же. Это вертикаль жесткая, это круговая порука. В общем, это «Титаник». Даже не «Титаник», это тот Марианский желоб, куда пал «Титаник».

Шнейдеров:

- У нас еще звонок.

- Здравствуйте. Сергей из г. Владимир. Иван, мы всей семьей очень вас любим, наблюдаем за вашим творчеством, очень вам благодарны. Желаем вам творческих успехов. Как вы относитесь к творчеству Достоевского? И есть ли у вас в планах что-нибудь по нему снять или в этом же стиле что-нибудь исполнить?

Охлобыстин:

- Спасибо вам, поклон вашему городу. Достоевский – да, я его понимаю. Я его не люблю, но я его понимаю. И это определенного рода проблема для меня.

Шнейдеров:

- И это говорит человек, написавший сценарий «Даун Хауса».

Охлобыстин:

- Он думает так же, как я, мне тяжело с ним. Это сложно объяснить. Я, конечно, себя никоим образом не сравниваю, но по структуре мысли… А мне бы хотелось дополнительных интонаций, поэтому я с другими авторами. Ну а если что-то и реализовывать у Достоевского… Хотя о чем речь, там всё можно реализовывать.

Шнейдеров:

- Парфена Рогожина сыграли.

Охлобыстин:

- Да. Спасибо, Господи. И с цыганами. Вернемся к вопросу. Я понимал, что не привнесу никакого нового знания, кроме самого главного. Я озвучу то, что нас тревожит. Надо пробудить в людях… Кто-то из нас может сделать то, чего я не могу. Я могу озвучить, а они могут сформулировать. Я призвал людей сформулировать. Конечно, это необычное ощущение. До сих пор периодически я встречаюсь с тем или иным человеком. Люди вспоминают это как какое-то запомнившееся мероприятие. А я выполнил свой гражданский долг. У меня были деньги, в обществе были вопросы. Вопрос надо было как минимум озвучить. У всех была кишка тонка. Слава богу, меня не посадили, милость Божья тоже, потому что я был готов к этому. Сразу после этого, где-то через месяц, Владимир Владимирович выступил в том же формате. То есть все уладилось.

Шнейдеров:

- Хорошо, хоть не Владимир Вольфович. У нас Владимир Вольфович обычно в таком формате выступает.

Охлобыстин:

- Нет, Владимиру Вольфовичу по деньгам не потянуть такой формат.

Пешкова:

- Иван, как бы вы в двух словах описали то, что зрителям предстоит увидеть в фильме «Птица»?

Охлобыстин:

- Дружба. Возможность дружбы между взрослым человеком и ребенком. И понимание того, что и тот и другой живут по одним и тем же главным фундаментальным законам. То есть мы вообще ничем не отличаемся. Я своим детям всегда говорил, что никогда не впадайте в прелесть, не думайте лишнего. Дети – это просто недоразвитые взрослые.

Шнейдеров:

- Хочу вернуться к самому началу нашей программы, когда я рассказывал про свое заочное знакомство с Ваней Охлобыстиным через моих друзей Гарика Сукачева и Рому Качанова. Я посмотрел, три фильма Гарика Сукачева из трех сняты по Ваниным сценариям. Самые культовые, самые отмороженные фильмы Романа Качанова – «ДМБ», «Даун Хаус» - тоже. Как судьба вас всех свела?

Охлобыстин:

- С Ромой так. Он писал мне сценарии (он учился на сценарном, а я на режиссерском) для первой моей учебной работы. А потом все перевернулось, и я ему стал писать.

Шнейдеров:

- И он снял «Максимилиан» по сценарию Охлобыстина.

Охлобыстин:

- Да, он снял «Максимилиан». А с Гариком в аэропорту Сочи мы вылетали с «Кинотавра», он хотел сделать какой-то фильм. И мы сделали «Кризис среднего возраста» с ним. Потом - «Праздник», а потом – «Дом солнца». Гарик очень неоцененный в этом отношении человек. Это преступление, потому что он классный режиссер. Он умеет организовывать, он дотошный, как немец. И у него очень тонкое чувство вкуса. Оно отличается от музыкального, в кино он совсем другой.

Пешкова:

- Иван, вы многодетный отец. В воспитании детей должен превалировать здоровый родительский тоталитаризм или нужно максимально прислушаться к ребенку, его желаниям и потребностям?

Охлобыстин:

- Вообще от природы тоталитаризм был задан. Можно с этим играть, конечно, но все равно должны оставаться какие-то фундаментальные основы. Но их тоже закладывать надо личным поведением. Потому что дети не верят ничему, чего не видят сами. Если мы звоним бабушке каждый день, они будут звонить нам каждый день. От простого к сложному. Потом дети ленивые существа, и ими надо заниматься, и относиться к этому как к данному факту природы. То есть спортом их надо заставлять заниматься. Им потом будет нравиться, они тебя будут заставлять. Музыкой… Дело в том, что мир, созданный Богом, до такой степени обладает всем многообразием, выбирай, что хочешь. И все достойное. Один может русский шансон слушать… Я бы не хотел, честно говоря, мне другое ближе. Поэтому я формировал их музыкальный вкус сам. А потом они выбирают. То есть у них был базис, они должны знать это и это, а потом – Джастин Бибер…

Шнейдеров:

- Твое отношение к закону, который фактически запрещает телесные наказания детей?

Охлобыстин:

- Били и будем бить.

Шнейдеров:

- То есть нельзя запрещать отшлепать ребенка?

Охлобыстин:

- Главное, кто оценивает, судьи кто. Я уверен, тот, кто принимал этот закон, если ему горячий кофе на коленки ребенок вылил избалованный, он его треснет. Но если за это в тюрьму сажать, это же бред сумасшедшего. Без этого нельзя. Они животные еще. Тактильный контакт очень важен.

Пешкова:

- Иван, есть ли у вас жизненный принцип один на все случаи жизни?

Охлобыстин:

- Я могу сказать что-то оригинальное, но это будет неправдой.

Пешкова:

- Лучше правду.

Охлобыстин:

- Есть. Я всегда говорю правду.

Шнейдеров:

- Спасибо огромное. Знаете, для меня всегда результат моего эфира, когда я могу сказать, что человек, который у меня был, я после эфира думаю о нем по-другому, нежели я думал до. Мне сегодняшний час эфира помог действительно по-новому узнать и открыть замечательного Ивана Ивановича Охлобыстина.